Мюзикл «Notre Dame de Paris».
Клод Фролло.

Я любил и я страдал. Молился и исповедовался. Я признавался миру и никак не мог признаться себе. Я сходил с ума. Я горел в аду. Я видел рай. Я был в пустыне, а вокруг меня бушевала буря. Мысли мои до сих пор не находят успокоения, равно как руки и сердце, которые трепещут от того, что закрываю глаза и слышу… слышу… как словно маленький ручеек зарождается первая нота слова «любооовь», через один удар сердца он превращается в реку, через два удара в ревущий поток, сметающий все на своем пути, бурлящий, с нарастающим гулом, от которого сердце мое спотыкается и падает, падает вместе с водопадом завершающей ноты и руками судорожно прижатыми к лицу, лишь бы скрыться от этого признания. И я понимаю, что еще мгновение и я умру.

И я обращаюсь мыслями к началу, чтобы вернуть сердцу положенный ему ритм. Первое появление: Я – власть! Я – закон! Я – порядок! Не принимаются возражения, не допускается сопротивление. Резкие властные жесты, сокрушающий ледяной взгляд, требовательный голос. И внезапная перемена, случайно брошенный взгляд на праздник шутов под окнами собора и мимолетная растерянность, мгновенно спрятанная за маску суровости. Словно камни катятся слова «чтоб людей не вводила во грех…», жест благословения, задумчивая фраза «Мария сжалиться над ней…» и сухой, крепко сжатый кулак, а в глазах мелькает смутно зародившийся план, который принимается Квазимодо. Брезгливый брошенный на звонаря взгляд, сменившийся через мгновение неким подобием любви - но мне показалось скорее угрызением совести – и властная рука на голове подкидыша делает его счастливым. План приводится в действие, нож подхвачен и еще не понятно зачем он нужен, но какая то зловещая тень укрывает лицо и хочется сказать «воля судьбы». И вновь маска, как это мерзавец поэт, всего лишь ученик, смеет положить свою руку на мое плечо! Долой! Вдруг осечка, скорлупа раскрывается на секунду, показывая свое ядро «и ты с нею грешил…» выплеснутые слова и неосознанное движение прикрыть рот ладонями, но «Я – порядок! Я – закон! Я – власть!» а они должны быть бесстрастны. Но слишком громкие обвинения в сторону звонаря, вновь наводят на мысль, что все же приемыш любим, а может быть вновь угрызения совести?

И грянула «Belle»… здесь кончаются слова и начинаются нечленораздельные звуки, ибо передать совершенство не в силах даже самый совершенный прибор, не говоря уже о человеческом мозге, особенно после полуночи. Здесь и обреченное сожаление Квазимодо и первые робкие признания Клода самому себе, что бог боле не занимает место в душе его, и судорожные перехватывания цепи колеса, и, сжатые до побелевших костяшек, пальцы, что особенно заметно на черной сутане, и обреченность перед тем, что шаг к воротам ада уже сделан, но пока еще не осмыслен. А под сводами храма уже звучит «Аве Мария», и Квазимодо терзает рукав своей рубахи, чтобы не завыть в голос, а лицо его, итак обезображенное судьбою, искажается мукой и страданием от которого кровь стынет в жилах. Появляется священник и вздрагивает при виде лежащей цыганки, подходит к ней в недоумении, не галлюцинация ли это и… впервые признается себе, что любит и что гибель неизбежна. Первые проявления эмоций на лице и в движении, чего еще не было, немного срывающийся голос и полные мольбы о смирении глаза. Но смирение не приходит, спасения от чувства нет. Безысходность… Распятые на камне руки…

Небольшое отвлечение на «Флоренцию» и снова злость на самого себя и недоумение от треснувшей скорлупы «От любви спасенья нет!» Далее пытка самого себя, но остановить ее не в силах « Я – закон!», лицо дергается от причиненной цыганке боли. Поспешно брошенное молись и вот оно, вот сожаление о том, что «насмешкою судьбы в сутану облачен», словно ядовитая змея, словно горящие одежды срывается сутана и отбрасывается прочь, подальше, первое отступление от канонов веры, но сил сдерживаться больше нет и «Боже правый» внимает бесстрастно исповеди, а ведь человек когда-то был счастлив лишь от того, что не знал что такое любовь. Сутулые плечи, воздетые руки и снова белые костяшки, еще мгновение и кажется, что из под ногтей, впившихся в кожу потечет кровь…

«Я пришел, чтобы к смерти приготовить тебя…» – кричит рот, а сердце стонет «и себя тоже». И зарождается ручеек, и «любоооовь» сметает все на своем пути.

И дальше снова «Я – власть!» – Ты должна стать моей, но девушка упряма, что злит и заставляет словно ворону влететь в клетку и поживиться добычей. Как же в этот момент Клод неприятен и жалок. Атака Нотр Дама – покачивание головы, сговор с Фебом и решение – цыганка умрет во чтобы то ни стало. Сердце и голова не выдерживают. Прижатые к груди руки, скрюченная фигура, полубезумный взгляд в сторону виселицы и злоба, злоба сочащаяся из каждого слова, «любить и убивать»! А звонарь не верит, кричит «так это ты, ты!» пытается схватить скрюченные пальцы своего спасителя, и все же не верит в виновность. Завершающие аккорды, взгляд становиться безумным, ангел превращается в дьявола, прибивая своим хохотом. Все. Воля судьбы.